Раз-два-три, ветер изменится - Глава 5 (отрывок 3) | Текст песни

• Тексты песен
• Раз-два-три, ветер изменится
• Глава 5 (отрывок 3)

Pesni.guru - сайт для Гуру

Они мертвы.
И больше никаких поездок с друзьями на море, никаких вечеринок по пятницам, коктейлей с мятой, никакого джаза и никаких блондинок – они мертвы, и теперь у них нет ничего. Я не хочу преувеличивать и говорить, что однажды они должны были внести вклад в науку или искусство, стать отцами или родоначальниками какого-нибудь течения – нет. У них были обычные жизни, полные встреч со странными людьми, минутного счастья и часовых огорчений, но то, что у них не было выдающей перспективы на будущее, совсем не значит, что они заслуживали смерти.

Они заслуживали жизнь, - думаю я, глядя, как пальцы быстрее начинают перебирать обрывки, и на пол кухни течет тонкая коричневая струя.
Они заслуживали просто продолжать жить так, как жили раньше. Потому что ни один человек на планете Земля не достоин того, чтобы узнать: когда ты умираешь, это полный и окончательный конец. И вся эзотерика, вся философия, весь психоанализ – это не больше, чем попытка прекратить бояться очевидных вещей: ты умрешь – и на этом твоя жизнь кончится. Ты не сможешь посмотреть в глаза своему убийце, не сможешь объяснить маме, что ты не хотел ее расстраивать, не сможешь посмотреть на своих рыдающих друзей. Ты не попадешь бесплатно в кино и не возьмешь из библиотеки книги, на которые раньше не хватало времени, ты не съездишь в Канаду, ты не увидишь Рим, ты не снимешь домик в Альпах, ты не поцелуешь человека, который изменит твою жизнь.
Ты не сможешь сделать ничего, кроме как гнить в земле и надеяться, что тебя не выкопает какой-нибудь некрофил.

Я выползаю из-под стола, и они оглядываются на меня, аккуратно отодвигают стулья и поднимаются вместе со мной, проходя в комнату. Мне ведь нужно в Академию, - я пытаюсь надеть рубашку и почему-то все приговариваю: «Мне очень, очень жаль». Мне так стыдно за то, что вчера я позволил себе стоять и онанировать на его тело, мне так стыдно, что я слышал чужой голос, говоривший мне «Хороший мальчик», мне так стыдно за все, но что им от моего стыда.
Пальцы соскальзывают с пуговиц, и это почему-то так расстраивает меня, что я сажусь на кровать и закрываю глаза, стараясь не разрыдаться.

- Мне так жаль, - у меня трясутся плечи, и трясутся мои кровоточащие руки, которые оставляют на джинсах темные подтеки. А мои гости даже не осуждают меня. Они стоят в проходе и смотрят куда-то позади меня, снова и снова гладя свои внутренности, как послушных котят, спрятавшихся внутри их животов.
Я пытаюсь надеть обувь, только вместо узла на шнурках получается какой-то комок из ниток; на полу появляются мелкие прозрачные капли – я плачу. Я запахиваю рубашку и засовываю в сумку тетради, шаркая по полу, как старик.

Мы все обязательно умрем; рано или поздно – будем уповать на медицину и здравоохранение, надеяться, что это случится как можно позже, но я не знаю, как объяснить этим парням, которые стоят за мной в зеркале, что их смерть – это не неизбежность, а случайная ошибка. И я буду очень стараться исправить ее, я попытаюсь сделать все, что в моих силах, чтобы они не чувствовали себя покинутыми.

Я открываю дверь, вытирая слезы со своего лица.
И вижу мертвого парня, рядом с которым сидел вчера.
Я захлопываю перед ним дверь.

И эту дверь я не смогу открыть на протяжении следующих трех недель.