Раз-два-три, ветер изменится - Глава 11 отрывок 2 | Текст песни

• Тексты песен
• Раз-два-три, ветер изменится
• Глава 11 отрывок 2

Вместе с Ганнибалом я благополучно забываю о существовании учебы, книг, черно-белых фильмов и новых лент с Барбарой Стрейзенд. Я забываю о своей любимой передаче по субботам, о ежедневных выпусках новостей, о газетах и журналах, из которых мне следовало бы получать информацию. Все, что мне нужно знать о мире, заключено в мужчине, который тратит десять минут на приготовление завтрака и сорок – на выбор одежды.

Я не смотрю телевизор, не слушаю радио – ничего этого мне не нужно, чтобы проснуться в ночь со вторника на среду от того, что мое сердце, заходясь от удушливого припадка страха, решает покинуть мою грудную клетку. Мое тело вообще не склонно к продуктивному сотрудничеству и предпочитает вести со мной подпольную конфронтацию, отказываясь выполнять элементарные функции. Я стараюсь как можно тише слезть с кровати, и, как только я ступаю на прохладный пол, в висках начинает невыносимо давить. Доктор Лектер уделяет не минуты – часы – тому, чтобы научить меня справляться с этой головной болью: я слышу его приглушенный голос, складывающийся во «Вдох», и по-школярски прилежно выполняю команду. Безусловно, я мог бы разбудить его; его, лежащего на другой половине кровати, обездвиженного глубоким тяжелым сном; его, бессознательно водящему рукой по моей части постели, но в ту ночь я натянул одежду и спустился вниз.
Большая часть моих поступков продиктована желанием вырваться из собственной жизни и хотя бы на несколько минут притвориться кем-то еще – я набираю стакан воды и смотрю, как за помутневшим от холода окном бесформенными пятнами блестят фонари. Я смотрю, как мазки света сливаются в одну толстую линию, я слышу хриплое «Он не найдет меня, он не сможет меня найти…».
Я упираюсь рукой в раковину, но пальцы почему-то печет от холода и колени дрожат от страха и усталости. В голове мутно, и во рту – гнилостный привкус дешевого алкоголя; «Он не найдет меня, не найдет», - снова и снова повторяю я и пробираю ладонью корку слипшегося снега. Я наглатываюсь колючего воздуха и запрокидываю голову, чтобы посмотреть на полную луну. Когда-то мир казался мне предельно совершенным, идеальной работой идеального Мастера, только потом выяснилось, что, при более детальном изучении, тени не соответствуют фигурами, анатомия тел статична, да и сам «великий замысел» не удался.

Я ударяю ладонью о ладонь и подпрыгиваю на месте, словно боюсь решиться, словно еще не знаю, что именно собираюсь предпринять. Это будет мой экспромт, моя первая работа напрямую с публикой – я волнуюсь, и от этого волнения у меня плывут круги перед глазами. Я должен видеть все предельно четко: черный абрис его тела на белом холсте, красную капель вдоль тропинки – я должен быть сосредоточен и собран.

Я стараюсь отодвинуться от раковины или хотя бы частично высвободить себя из этого переживания, но почему-то по-прежнему растираю между пальцев снег, пока ледяная вода не стекает на мои ботинки. Я мечусь, как загнанное животное: я не спал несколько суток и не ел приблизительно неделю, потому что я не могу выйти из дома и боюсь, что он придет ко мне в квартиру. Я боюсь, что он придет за мной, я боюсь, что он достанет меня, точно также, как доставал отец из-под кровати, и унизит. Я сильнее сжимаю в руке нож, надеясь почувствовать себя в безопасности.
Я устал сражаться и все время быть побежденным, я устал бежать от вещей, которые рано или поздно меня догонят – я предельно устал жить так, как жил раньше, и поэтому я наношу новый порез.